Евгений Белогорский - Восточная война [СИ]

- Луи ты выиграл! Русский царь официально признал тебя свои августейшим братом и предлагает начать мирные переговоры! – радостно вскричал Морни, торжественно потрясая листком бумаги перед серым от очередного приступа почечной колики лицом императора. Боли постоянно терзали тело монарха и, спасаясь от них, он погружался в специально сделанную сидячую ванну. Нахождение в обычной ванне вызывало у Наполеона сильное головокружение и рвоту, всякий раз как слуги вынимали его из воды.

  Говоря монарху о победе, Морни сознательно делал главный акцент на первую строчку полученного письма, в которой Николай называл адресата братом. Луи Бонапарт очень болезненно воспринял тот факт, что в телеграмме присланной из Петербурга после провозглашения во Франции Второй империи, русский император назвал его не августейшим братом как это было принято по канонам дипломатии, а простым месье. Именно эта публичная оплеуха императору и стала той точкой отсчета, с которой отношения между странами стали стремительно ухудшаться.

  Произнеси эти слова Николай хотя бы за полгода до войны и очень может быть, что она и не состоялась бы вообще. Но к этому моменту уже были пролиты реки крови и этих слов, было совершенно недостаточно для того, чтобы нынешняя вражда была забыта.

- Целых три года войны понадобилось для пробуждения чувства приличия у русского царя. Однако он опоздал, мой новоявленный венценосный брат. Этих слов было бы вполне достаточно для простого  гражданина Бонапарта, но совершенно недостаточно для императора французов – с презрением молвил Наполеон, блаженствуя в теплой воде притупившей терзавших его болей – Что он там ещё пишет, это просвещенный богдыхан!?

- Я восхищен героизмом и мужеством ваших солдат и офицеров, которые по праву именуются лучшей армией Европы. Их сила и доблесть безмерна, однако не пора ли нам прекратить это долгое кровопускание друг другу и разрешить все наши вопросы мирным путем, за столом переговоров – процитировал Морни строку из письма русского царя.

- И это все!?

- Зная бедственное положение наших солдат в Крыму после закрытия проливов, он готов согласиться, чтобы турецкий султан поставлял провиант генералу Пелесье на время ведения мирных переговоров. Кроме этого в знак доброй воли, император Николай готов освободить из русского плена тысячу наших солдат и всех офицеров под честное слово не принимать участие в боевых действиях до окончания войны – торопливо произнес граф, видя, как краска гнева быстро заливает лицо монарха. Луи Бонапарт властно выкинул руку и Морни вложил в его потные от волнения пальцы злополучный листок.

  Французский правитель быстро пробежал по письму взглядом, затем в ярости скомкал его и с негодованием отшвырнул прочь от себя.

- Жалкая лесть, облеченная в красивые одежды!! Я и мои солдаты не нуждаемся в милостях тирана! Да, пусть он одержал победу над англичанами и турками, но Франция ещё способна постоять этому лакированному азиату и выполнить свою историческую миссию – гневно выкрикнул Наполеон и в тот же момент, волна дурноты ударила ему в голову. В бессилии монарх откинулся на спинку ванны, со злостью сверля черными глазами стоящего перед ним графа Морни, чей облик в этот момент ассоциировался у него с обликом императора Николая.

- Может нам все же стоит сесть за стол переговоров и выслушать их мирные предложения? Положение Пелесье под Севастополем не столь блестяще как об этом говорится в сводках публикуемых в парижских газетах – осторожно спросил Морни, несмотря на столь бурное негодование брата.

- Как ты не понимаешь, что мирные переговоры нужны в первую очередь русским! Николай, пользуясь, случаем отчаянно пытается выскочить из капкана, в который он угодил с этой войной. Сейчас нам невыгодно садиться за стол переговоров с русскими, так как у нас нет возможности диктовать им свои условия. Будь в наших руках Крым или хотя бы Севастополь, я бы согласился начать переговоры со своим августейшим братом. Но пока в наших руках только часть побережья Крыма и Кинбург, а это чертовски слабые козыря в нашей игре – убежденно воскликнул Наполеон.

- Значит, передать посланнику Зеебаху наш отказ?

- Да. Но сделай это как можно вежливее. Как говорили римские цезари, оставь надежду проигравшим и они, будут более сговорчивыми при заключении мира – изрек свой вердикт Наполеон и удрученный Морни покинул покои императора. Возможно, все так бы и закончилось, как говорил французский правитель, но русские предприняли совершенно нестандартный ход. Через день копии письма Николая к французскому императору появились на первых страницах двух парижских газетах, находящихся на тайном содержании Петербурга.

  Опубликование письма русского монарха произвело форменный взрыв в парижском обществе. Газеты с текстом послания расхватывались как горячие пирожки под громкие крики газетных торговцев. Во второй половине дня министр внутренних дел отдал приказ о конфискации всего тиража, но было уже поздно. Прибывшие в газетные типографии полицейские сумели изъять лишь малую часть выпуска, все остальные экземпляры было распроданы. Так парижане узнали о намерениях русского императора, незамедлительно начать мирные переговоры.

  О тщательной подготовки русскими этой акции, говорил тот факт, что когда к редакторам пожаловали прокурорские чины для выяснения причин явного сотрудничества с врагом, там их уже ждали лучшие парижские адвокаты. Честно отрабатывая свой высокий гонорар, они не дали раскрыть рот своим клиентам, в два счета доказав полную невиновность газетчиков.

  Оказалось, что накануне, в редакции газет поступили письма от неизвестного анонима. Их содержимое ни коим образом не подпадало под гриф секретности, и не задевала честь и достоинство французского императора. Поэтому, согласно закону о печати французской империи, господа редакторы были совершенно свободны в своих действиях. Они честно предупредили своих читателей об анонимности источника этих сведений. Правда, мелким шрифтом и внизу страницы, но это было сделано и потому, никакому судебному преследованию, они подвергнуты быть не могут.

  У господ следователей еще была масса вопросов как к редакторам, и они намеривались получить  на них ответы любыми путями, однако неожиданное появление у дверей редакции толпы репортеров, заставило их ретироваться. Кто позвонил в парижские редакции о готовящемся аресте их собратьев, осталось неизвестным. Репортеры подобно коршунам мгновенно слетелись к дверям редакций в ожидании сенсации, но она не состоялась. Это впрочем, не помешало газетам поместить в вечерних выпусках громкие заголовки.